Неточные совпадения
Пускай рассказ летописца страдает недостатком ярких и осязательных фактов, — это не должно мешать нам признать, что Микаладзе был
первый в ряду глуповских градоначальников, который установил драгоценнейший из всех административных прецедентов — прецедент кроткого и бесскверного славословия.
Как истинный администратор он различал два сорта сечения: сечение без рассмотрения и сечение с рассмотрением, и гордился тем, что
первый в ряду градоначальников ввел сечение с рассмотрением, тогда как все предшественники секли как попало и часто даже совсем не тех, кого следовало.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была
первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась
в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу
в вагоне. Она села на свой диванчик,
рядом с Аннушкой, и огляделась
в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Акт кончился, когда он вошел, и потому он, не заходя
в ложу брата, прошел до
первого ряда и остановился у рампы с Серпуховским, который, согнув колено и постукивая каблуком
в рампу и издалека увидав его, подозвал к себе улыбкой.
Но Алексей Александрович не чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия
в правительственной деятельности, яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки
в деятельности других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с женой он начал писать свою
первую записку о новом суде из бесчисленного
ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
После завтрака Левин попал
в ряд уже не на прежнее место, а между шутником-стариком, который пригласил его
в соседи, и молодым мужиком, с осени только женатым и пошедшим косить
первое лето.
Так они прошли
первый ряд. И длинный
ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда
ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу. Несмотря на то, что пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была мокра, как вымоченная
в воде, — ему было очень хорошо.
В особенности радовало его то, что он знал теперь, что выдержит.
Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли
в рядах, почтительно опустив головы, не смея поднять глаз, когда кошевой раздавал повеления; раздавал он их тихо, не вскрикивая, не торопясь, но с расстановкою, как старый, глубоко опытный
в деле козак, приводивший не
в первый раз
в исполненье разумно задуманные предприятия.
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова.
Рядом с нею,
в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У
первой избы стояли два мужика
в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
Самгин, еще раз просматривая документы, приготовленные для судоговорения, прислушивался к нестройному говору, ловил фразы, которые казались ему наиболее ловко сделанными. Он все еще не утратил способности завидовать мастерам красивого слова и упрекнул себя: как это он не догадался поставить
в ряд Гапона, Азефа, Распутина?
Первые двое представляют возможность очень широких толкований…
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел
в рядах первых учеников класса и
первых шалунов всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
Лицо у нее было большое, кирпичного цвета и жутко неподвижно, она вращала шеей и, как многие
в толпе, осматривала площадь широко открытыми глазами, которые
первый раз видят эти древние стены, тяжелые торговые
ряды, пеструю церковь и бронзовые фигуры Минина, Пожарского.
— А один… человек сорвал, вцепился ногтями
в затылок толстому
рядом со мною и вырвал кусок… кость обнажилась. Он
первый и меня ударил…
За оградой явилась необыкновенной плотности толпа людей,
в центре
первого ряда шагал с красным знаменем
в руках высокий, широкоплечий, черноусый,
в полушубке без шапки, с надорванным рукавом на правом плече.
Чем более всматривался Клим
в людей
первого ряда, тем более повышалось приятно волнующее уважение к ним.
— Ты с
первой встречи остался
в памяти у меня. Помнишь — на дачах? Такой ягненок
рядом с Лютовым. Мне тогда было шестнадцать лет…
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос, с презрением удивляется, как смел попасть
в первое место, с нею
рядом, этот скромный и плюгавый человечек с книжкой или с газетой
в руках?
Я попал
в театр
в первый раз
в жизни,
в любительский спектакль у Витовтовой; свечи, люстры, дамы, военные, генералы, девицы, занавес,
ряды стульев — ничего подобного я до сих пор не видывал.
Когда я выезжал из города
в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска;
в ней на
первых местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы,
в белой полотняной или коленкоровой широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но
рядом с монахом сидел китаец — и это не редкость
в Маниле.
Я еще не был здесь на берегу — не хочется, во-первых, лазить по голым скалам, а во-вторых, не
в чем: сапог нет, или, пожалуй, вон их целый
ряд, но ни одни нейдут на ногу.
Она
в первую минуту вспомнила смутно о том новом чудном мире чувств и мыслей, который открыт был ей прелестным юношей, любившим ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом
ряде унижений, страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него.
Он еще храбрился и по усвоенной привычке, положив ногу на ногу и небрежно играя своим pince-nez,
в самоуверенной позе сидел на своем втором стуле
первого ряда.
Накануне был
первый теплый весенний дождь. Везде, где не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы
в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а
в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных
в ряд палаток сплошная толпа народа, и ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
Из другой камеры вышли другие арестантки, и все стали
в два
ряда коридора, причем женщины заднего
ряда должны были класть руки на плечи женщин
первого ряда. Всех пересчитали.
А
рядом с ним сидела на полу женщина с ребенком,
в хорошем шерстяном платке, и рыдала, очевидно
в первый раз увидав того седого человека, который был на другой стороне
в арестантской куртке, с бритой головой и
в кандалах.
Митя встал и подошел к окну. Дождь так и сек
в маленькие зеленоватые стекла окошек. Виднелась прямо под окном грязная дорога, а там дальше,
в дождливой мгле, черные, бедные, неприглядные
ряды изб, еще более, казалось, почерневших и победневших от дождя. Митя вспомнил про «Феба златокудрого» и как он хотел застрелиться с
первым лучом его. «Пожалуй,
в такое утро было бы и лучше», — усмехнулся он и вдруг, махнув сверху вниз рукой, повернулся к «истязателям...
Первые представляют собой прямые долины, узкие
в вершинах и постепенно расширяющиеся книзу, вторые — изломанные и состоящие из целого
ряда котловин, замыкаемых горами, так что вперед сказать, куда повернет река, — невозможно.
Вспомните мою встречу с корабельщиком из Ньюкестля. Вспомните, что лондонские работники были
первые, которые
в своем адресе преднамеренно поставили имя Маццини
рядом с Гарибальди.
Первые дни
в огромном общем помещении я прочел
ряд докладов.
Но все-таки, как ни блестящи были французы, русские парикмахеры Агапов и Андреев (последний с 1880 года) занимали, как художники своего искусства,
первые места. Андреев даже получил
в Париже звание профессора куафюры,
ряд наград и почетных дипломов.
— Жандармы. Из Питера
в Сибирь везут. Должно, важнеющих каких. Новиков-сын на
первой сам едет. Это его самолучшая тройка. Кульерская. Я
рядом с Новиковым на дворе стою, нагляделся.
Это было
первое революционное выступление рабочих и
первая ружейная перестрелка
в центре столицы, да еще
рядом с генерал-губернаторским домом!
— Извиняюсь, я
первый раз
в Москве. Я студент. Меня интересует, почему станция на пустой площади у Садовой называется «Триумфальные ворота», а это — «Тверская застава», хотя передо мною Триумфальные ворота во всем их величии… Потом, что значат эти два маленьких домика с колоннами
рядом с ними?
Устав окончательно скрутил студенчество. Пошли петиции, были сходки, но все это не выходило из университетских стен. «Московские ведомости», правительственная газета, поддерживавшая реакцию, обрушились на студентов
рядом статей
в защиту нового устава, и
первый выход студентов на улицу был вызван этой газетой.
Речь Жадаева попала
в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного
ряда.
Первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были
в большинстве лавок. Это был род спорта — у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания.
В надворные сараи котов на ночь не пускали после того, как одного из них
в сарае ночью крысы сожрали.
Рядом в гостиной — разодетые купчихи и бедные родственники чинно и недвижно сидят вдоль стен или группируются вокруг толстой, увешанной драгоценностями именинницы. Их обносят подносами с десертом. Несколько долгополых и короткополых —
первые в смазанных сапогах, вторые
в штиблетах — занимают дам.
Я опять
в первый раз услыхал, что я — «воспитанный молодой человек», притом «из губернии», и это для меня была приятная новость.
В это время послышалось звяканье бубенчиков. По мосту и затем мимо нас проехала небольшая тележка, запряженная круглой лошадкой;
в тележке сидели обе сестры Линдгорст, а на козлах,
рядом с долговязым кучером, — их маленький брат. Младшая обернулась
в нашу сторону и приветливо раскланялась. Старшая опять надменно кивнула головой…
Он не танцовал вовсе, а между тем
в первый же раз, как я увидел его на ученическом вечере
в клубе
рядом с Леной, — я сразу почувствовал, что исключительно «благовоспитанный молодой человек», которого редко можно встретить
в нашем городишке, это именно он, этот хрупкий, но стройный юноша, с такой лениво — непринужденной грацией присевший на стул
рядом с Леной.
На рассвете, не помню уже где именно, —
в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали на самой заре мимо развалин давно закрытого базилианского монастыря — школы… Предутренний туман застилал низы длинного здания, а вверху резко чернели
ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы из Сандомира, героя
первой прочитанной мною повести…
Я чувствовал себя, как
в лесу, и, когда на
первом уроке молодой учитель естественной истории назвал вдруг мою фамилию, я замер. Сердце у меня забилось, и я беспомощно оглянулся. Сидевший
рядом товарищ толкнул меня локтем и сказал: «Иди, иди к кафедре». И тотчас же громко прибавил...
Очень уж он любил свою дочурку и для нее
в первый раз поступился старинкой, особенно когда Стабровский
в целом
ряде серьезных бесед выяснил ему во всех подробностях план того образования, который должны были пройти рука об руку обе славянки.
Во-первых, он находился
в «темной» при волости, куда сам когда-то сажал Михея Зотыча; во-вторых, теперь темная битком была набита мертвецки пьяными, подобранными вчера «на дешевке», а в-третьих, с левого бока лежал
рядом с ним окоченевший труп запившегося насмерть.
Рядом с Харитиной на
первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами
в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя
в грудь. — Ну, брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю:
первым делом убил бы попа Макара, а вторым — Мышникова.
Рядом бы и положил обоих.
Так кончилась моя дружба с
первым человеком из бесконечного
ряда чужих людей
в родной своей стране, — лучших людей ее…
Но
рядом с этим, как и
в первую половину XIX
в., имел огромное значение германский идеализм, Кант, Гегель, Шеллинг.
Два года спустя тот же критик предположил целый
ряд статей «О комедиях Островского и о их значении
в литературе и на «сцене» («Москв.», 1855 г., № 3), но остановился на
первой статье, да и
в той выказал более претензий и широких замашек, нежели настоящего дела.
Все наконец расселись
в ряд на стульях напротив князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки
в другую свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом,
в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только
первое слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
Когда показались
первые домики, Нюрочка превратилась вся
в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая площадь с двумя
рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили каменные дома с зелеными крышами. К одному из таких домов экипаж и повернул, а потом с грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Работы у «убитых коломенок» было по горло. Мужики вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно,
в первую голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде
рядом, как привыкли на фабрике.